Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный] - Анджей Сапковский

– Прекратите же, – прошипел голиард, – пялиться на нее. Нехорошо.

Что ж, действительно нехорошо. Рейневан вздохнул и отвел глаза, целиком сосредоточившись на дубах и грабах, растущих по краю дороги. Однако было уже поздно.

Голиард тихо выругался. А выряженный в легницкую кольчугу рыцарь остановил коня и подождал, пока к нему подъедут. Мина у него была очень серьезная и очень угрюмая. Он гордо поднял голову, уперся рукой в бедро рядом с рукоятью меча. Столь же немодного, как и кольчуга.

– Благородный господин Хартвиг фон Штетенкорн, – откашлявшись, представил его Тибальд Раабе. – Господин Рейневан фон Хагенау.

Благородный господин Хартвиг фон Штетенкорн некоторое время смотрел на Рейневана, но вопреки ожиданиям не спросил о родственной связи с известным поэтом.

– Вы напугали мою дочь, милостивый господин, – высокомерно заметил он, – гоняясь за ней.

– Прошу извинить. – Рейневан поклонился, чувствуя, как краснеют у него щеки. – Я ехал за ней, поскольку… По ошибке. Еще раз прошу простить. И у нее тоже, если позволите, попрошу прощения, опустившись на колено…

– Это ни к чему, – отрезал рыцарь. – Просто не уделяйте ей внимания. Она очень робка. Несмела. Ер – доброе дитя. В Бардо ее везу…

– В монастырь?

– Почему, – насупил брови рыцарь, – вы так думаете?

– Потому как очень благочестивы… то есть, – выручил Рейневана из неловкого положения голиард, – очень благочестивыми вы оба выглядите.

Благородный Хартвиг фон Штетенкорн наклонился в седле и сплюнул, совсем не благочестиво, зато абсолютно по-рыцарски.

– Оставьте в покое мою дочь, господин фон Хагенау, – повторил он. – Совсем и навсегда. Вы поняли?

– Понял.

– Прекрасно. Кланяюсь.

Еще через час покрытый черным полотном воз увяз в грязи. Чтобы его вытянуть, пришлось привлечь все силы, не исключая Меньших Братьев. Естественно, до физической работы не снизошли ни дворяне, то есть Рейневан и фон Штетенкорн, ни культура и искусство в лице Тибальда Раабе. Бобровый колектор ужасно занервничал в связи со случившимся, бегал, ругался, командовал, беспокойно посматривал на бор. Видимо, заметил взгляды Рейневана, потому что, как только экипаж высвободился и отряд двинулся, счел нужным кое-что пояснить.

– Понимаете ли, – начал он, заведя коня между Рейневаном и голиардом, – все дело в грузе, который я везу. По правде говоря, довольно важном.

Рейневан не прокомментировал. Впрочем, он прекрасно знал, о чем речь.

– Да-да. – Колектор понизил голос, немного испуганно осмотрелся. – На моей телеге мы везем не какой-нибудь шиш. Другому бы не сказал, но вы ведь дворянин из почтенного рода, и глаза у вас честные. Потому вам скажу. Мы везем собранные подати.

Он снова сделал паузу, переждал, не будет ли вопросов. Вопросов не было.

– Подать, – продолжил он, – назначенную франкфуртским Рейхстагом. Специальную. Одноразовую. На войну с чешскими еретиками. Каждый платит в зависимости от состояния! Рыцарь – пять гульденов, барон – десять, священник по пять с каждой сотни годового дохода. Понимаете?

– Понимаю.

– А я – колектор. На телеге находится то, что собрано. В сундуке. А собрано, надо вам знать, немало, потому что в Зембицах я заинкассировал не от какого-то барончика или Фуггеров. Поэтому неудивительно, что я так осторожничаю. Всего неделя, как напали на меня. Неподалеку от Рыхбаха, после деревни Лутомья.

Рейневан и на этот раз ничего не сказал и не спросил. Только кивал головой.

– Рыцари-грабители. Хамская шайка! Сам Пашко Рымбаба. Его узнали. Нас наверняка бы поубивали, к счастью, господин Зейдлиц на помощь пришел, прогнал подлецов. Во время стычки сам ранение получил, и это вызвало у него жестокую горячку. Клялся, что раубриттерам отплатит, а несомненно слово свое сдержит. Зейдлицы – народ памятливый.

Рейневан облизнул губы, продолжая машинально покачивать головой.

– Господин Зейдлиц в горячке кричал, что всех их выловит и так уделает, умучает, что даже сам чешинский князь Ношак так разбойника Хрена не умучил, ну, того, знаете, который его сына убил, молодого князя Пжемка. Помните? На раскаленного медного коня велел его посадить, щипцами до белого каления раскаленными и крючьями тело рвать. Помните? Ну, по вашим лицам вижу, что помните.

– Мхм.

– Выходит, хорошо получилось, что я мог сказать господину Зеддицу, кто они были, те грабители. Пашко, как я ране сказал, Рымбаба, а где Пашко, там и Куно Виттрам, а где эти оба два, там, верно, и Ноткер Вейрах, старый разбойник. Ну и другие там были, тех я тоже господину Зейдлицу описал. Огромнейшая какай-то дубина с глупой мордой, надо думать, спятивший. Второй типчик помельче ростом, этакий горбонос, как глянешь, сразу ясно – мерзавец. И еще хлюстик, парнишка, малость даже на вас похожий, сдается мне… Но нет, что я болтаю, вы юноша благородный, культурной внешности, ну ни дать ни взять – святой Себастьян на картине. А у того по глазам видать – дерьмо.

Рассказываю я, рассказываю, а господин Зейдлиц кааак шикнет! Дескать, знает он этих негодяев, слышал о них, его свояк, господин Гунцелин фон Лаасан, тоже таковых ищет, тех двух – горбоноса и хлюстика, за нападение, которое они в Стешгоме учинили. Это ж надо, как судьба-то переплетается. Удивляетесь? Погодите, сейчас еще лучше будет, вот уж тут-то будет чему удивляться. Я уж совсем было собрался из Зембиц выезжать, а тут мне слуга доносит, что кто-то вокруг воза крутится. Притаился я и что вижу? Тот самый горбонос и тот самый дублинский идиот! Чуете! Ну, какие ловкие мерзавцы!

Колектор аж слюной захлебнулся от возмущения. Рейневан кивал и сглатывал слюну.

– Тогда я что есть духу, – продолжал сборщик, – к ратуше, уведомил, подал донесение. Уж их там, наверно, поймали, уж их в узилище мастер на кол натягивает. А соображаете, в чем тут вопрос-то? Два этих стервеца с тем третьим, хлюстиком, не иначе как для раубриттеров шпионили, давали знать банде, на кого засаду устраивать. Испугался я, уж не меня ли где на дороге дожидаются, уведомленные. А эскорт мой, как видите, менее чем скромный! Все зембицкое рыцарство предпочитает турнир, пиршество, игры, тьфу, танцы! Страх подумать, и жизнь мне мила, да жаль, если в грабительские руки попадут эти пятьсот с лишним грошей… Ведь на святое дело предназначенные.

– Ну конечно, – добавил голиард, – жаль! И ясно, что на святое. На святое и доброе, а они не всегда в паре идут, хе-хе. Вот я господину колектору посоветовал избегать главных дорог, а втихую, лесами, прошмыгнуть, шах-мах, в Бардо.

– И пусть нас, – колектор возвел глаза горе, – опекает Господь Бог. И патроны налоговых сборщиков, святые Адаукт и Матфей. И Матка Боска Бардская, чудами славящаяся.